Иногда Игорь словно выпадал из реальности, как будто кто-то нажимал на паузу: посмотри, внимательно, Игги - вот твоя жизнь. Что ты думаешь об этом? Игорь не знал, что думать, мысли путались, а чувствах вообще нечего говорит. Всё настолько казалось ирреальным, настолько неправильно правильным, что иногда он вдруг смеялся. Без причины.
Но Игорь был счастлив. Господи, он душу продал бы за то, чтобы всё сложилось именно так, как складывалось сейчас. Сказки и реальность смешались, вырисовывая на грязном холсте удивительную картину - их мир. Его и Лунда младшего. Пустые места заполнялись и уже не казалось, что нет просвета. Игорь даже рассказал ему о своих способностях. Игорь с некоторым стыдом признал: я не всегда это контролирую, друг. Я не очень стабилен, Аймо, понимаешь? Ты ... ты будь рядом, хорошо? Цепляясь за чужую одежду, словно ребёнок, не похожий на привычного себя. И мысль, что он рядом, что Игорь, если что вдруг - не будет один, успокаивала. Хотя он боялся того, что это на самом деле случится. Серьёзно такого ещё не было. И это успокаивало. Он даже начал думать, что теперь вообще всё будет хорошо, всё налаживается. Окончательно. Бесповоротно. Потому что это - их мир. Только для них двоих. Разве кто-то может в него войти, если они сами того не позволят?

Игорь никогда не задавал лишних вопросов Аймо, этого просто не нужно было, их отношения - доверие. Этого было достаточно. Но Игорь всегда был наблюдательным, пришлось научиться и он видел, что таблетки уже не дают должного эффекта и не нужно ничего спрашивать, чтобы знать, что состав уже не помогает так, как раньше - Саймон принимает их в большем количестве. А ведь Игорь уже рисковал, добавляя к составу опасные грибы. А толку-то? На неделю, если не меньше этого хватило и снова - по новой. Поэтому Линдберг решает рискнуть. Ночи проводит с учебниками по химии, что-то подчёркивает, в интернете, читая просто огромное количество информации, пьёт аспирин, не высыпается, но. У него получается. Таблетки теперь более ровной текстуры, вместо зелёного цвета приняли - белый, с голубыми и изумрудными вкраплениями. Он знает - они буду помогать. Но он боится, что побочный эффект будет слишком сильный. И как бы не сильнее свойств анальгетика.

Когда он слышит, что Саймон приходит - сбегает по лестнице, широко улыбается, махает рукой, мол давай, поднимайся. Выглядит откровенно уставшим, с плотно залёгшими синяками под глазами, лохматый. В комнате - полный бардак, разбросанные вещи, тетради, на столе - три кружки. И честно - ему нисколько не стыдно за этот бардак.
- Я подумал и решил улучшить состав таблеток, - с ходу начинает, накидывает на расправленную кровать плед, мол - садись, - я уверен, что они намного лучше, но, - поджимает губы, сам не садится - принимается обеспокоенно ходить по комнате, - риск очень велик, понимаешь? Могут быть побочные эффекты: от сыпи, то психических расстройств, - Линдберг думает, что может быть даже зависимость, как у наркотиков, блять, но. Линдберг знает, что меньше всего он хочет, чтобы Лунд был не в ладах с самим собой. - И ... зависимость может быть, понимаешь? - всё-таки озвучивает, обеспокоенный, смотрит на него.

- Ты не понимаешь, Саймон! - почти вскрикивает, - прости, - дёргает плечом, отходит к окну.
- То что ты веребэр - не значит, что неуязвим, - замолкает: Линдберг никогда не умел точно выражать мысли, с Саймоном проще, но всё равно - Игорь запинается, - ведь охотники смогли остановить твою трансформацию: химия, "удачное" сочетание трав - и ты уже не так неуязвим как может показаться. Понимаешь? - разворачивается к нему, впираясь взглядом в чужое лицо. Напряжённый, взволнованный, - нет, конечно же я знаю чего не стоит добавлять в состав, чтобы этого не случилось, но - когда мешаешь травы с химией ... результат может быть непредвиденным, - делает несколько шагов навстречу, резко сокращая расстояние между ними, - я боюсь этого непредвиденного, Аймо. Я не переживу, если с тобой что-то случится. Из-за меня. Это не лукавство. - Вдруг серьёзным, чуть надрывным голосом. Понимаешь ли ты насколько глоток воздуха для меня в этом мире? Да, блять, я знаю как это звучит, но - клал я на это.
- Я ... - отводит взгляд, снова вдруг отстраняясь, - это другое, - наконец отзывается, хмурясь. Если уж так смотреть, Саймон - мы оба зависимы друг от друга. Но, - другое, - повторяет, тяжело вздыхая. - Я хочу сказать: подумай десять раз, сто, прежде чем соглашаться: риск слишком большой. Это не преувеличение, понимаешь? Я постарался снизить его до минимума, но я всего лишь подросток, я не могу.

- Дурак ты, Саймон, - обречённо вздыхает, качнув головой, как-то резко сникнув. Но разве сам Игорь лучше? Точно такой же дурак, если не хуже. Он прекрасно знал о том, какой его друг и что может сказать. Прекрасно знал, что вряд ли тот откажется, да и. Игорю, как "учёному" было интересно что в итоге выйдет, стоили ли того усилия, поэтому, наверное, подсознательно он хотел, чтобы тот согласился.
- Мне бы твою уверенность, - качает головой, доставая из кармана новые таблетки и когда уже было протянул Саймону - вдруг одёргивает руку, хмурится, - обещай мне, обещай, что ты мне обязательно скажешь, если что-то пойдёт не так. Что угодно, - торопливо облизывает губы, всё-таки вкладывает таблетки в чужую руку, мешается, снова отходит к окну, ничего больше не говорит.
Он так хотел бы ему помочь, на самом деле - так хотел бы. Всё что Игорь может - работать мозгами и быть рядом. Последнее невольно заставляет задуматься. А разве этого мало, Игги? Разве одно присутствие Саймона не делает тебе спокойнее, увереннее в себе - в будущем? Но почему-то понимание этого всё равно не очень успокаивает. Но почему-то как-то горестно: порой Игорь чувствует себя едва ли не бесполезным. Ощущения путаются, сбивают с толку. Он ведь всё сделает, что только сможет. Пожалуй, ему просто хочется стоять бок о бок с ним не только в спокойные дни.

Игорь всё не мог расслабиться, всё не мог выкинуть из головы эти дурацкие таблетки и то, как они могли повлиять на Саймона. Он доверял другу и если тот говорит, что всё хорошо, значит — хорошо. Но неясное чувство тревоги щекотало нервы, било под дых, заставляя иногда остановиться, нервно рассмеяться, и качая головой говорить саму себе: ну что же ты, что же ты Игги? Ты слишком волнуешься, не обязательно должно пойти всё — не так. Но чувство не проходило и Игорь иногда ловил себя на мысли, что смотрит на Саймона дольше нужного: напряжённый, кусающий губы — с тобой правда всё в порядке? Мне ведь только кажется, да? Я ведь всё придумываю, да?
Линдберг хотел верить в то, что и правда — всё хорошо. Что в этот раз формула идеальна, ничего не нужно добавлять, никаких недостатков — все. будет. хорошо. Но когда он убедил себя в этом, начал замечать, что нет — не хорошо. Сперва смеялся над собой, неловко дёргал плечом: да не, Игги, тебе показалось. Да что ты, Игги — он просто устал. Ну, так бывает, правда же? Проблемы со сном, Аймо? Не волнуйся, друг, у меня есть отличное средство от этого. Внутри словно включается красная кнопка, угрожающая сирена: не закрывай глаза, Игорь; смотри внимательно, Игорь; подмечай, сопоставляй, Игорь. Игорь не закрывает, но выключает сирену. Саймон сказал бы, говорит себе Игорь и первый вызывается сдать норматив по бегу на километр. Линдберг, в общем-то, неплох в физкультуре, длинные дистанции вообще всегда хорошо выдерживал. Но тут, на середине, мешается, вылавливая взглядом раздражённого Лунда — кричит. Сорвался. Игорь хмурится, замедляясь, слышит крик учителя, поджимает губы. Не во время.

— Аймо, подожди! — зовёт, буквально за руку хватает, когда тот уже уходит. Спешит, — надо поговорить, — виновато улыбается, поправляет сумку на плече, — скажи мне, только честно, — поднимает серьёзный, несколько взволнованный взгляд, — у тебя всё в порядке? — я знаю, я вижу что нет — объясни мне что происходит. Ну же.

Игорь хмурится, опускает взгляд на собственную руку, сжимает пальцы в кулак. Смотрит на друга долго, внимательно.
— Потому что ты врёшь, — спокойно, удивительно уверенно замечает, — не отмахивайся от меня, Аймо. Это нечестно, — Игорь ещё в чём-то совершенный ребёнок, Игорь думает, что ещё долго им будет. Ему, как минимум, неприятно такое пренебрежительное отношение к себе — мы ведь не чужие друг другу, Саймон. Ты ведь как брат мне, Саймон. Моя кровь, моё начало, моё продолжение. Не отмахивайся — это точно резать по живому.
— Саймон, — Игорь вздыхает, собирается со словами, — я не слепой и не дурак — я вижу что что-то не так, — старается говорить мягко, без напряжения в голосе, — у тебя снова проблемы со сном? С родителями? — или дело в таблетках?

Отредактировано Igor Lindberg (2014-09-06 13:00:17)

Игорь раздражённо рычит, встряхивает головой словно пёс, но следует за ним. Отвечает не сразу, чтобы не сорваться: Линдберг нс взводе, Линдберг взволнован, Линдбергу — обидно.
— Не ври мне, — и это против воли звучит жёстко, требовательно: кто бы мог подумать что Игорь вообще умеет так, — я слишком долго знаю тебя, чтобы знать где ты откровенен, а где — нет.
Когда они входят в библиотеку — замирает, скрещивает руки на груди, давая понять, что никуда не пойдёт больше, — ты рассеянный, безучастный, выглядишь как отстой и у тебя с каждым днём самоконтроль летит к ... — замолкает, пытаясь подобрать хоть сколько приличное слово, — ни к чёрту он у тебя — хуже девчонки во время пмс, — заметил, внимательно смотрит.

- Врёшь. Снова врёшь. Ты словно ребёнок, придумавший, единственно верное оправдание и цепляющийся за него, - удивительно, но Игорю удаётся говорить ровно, спокойно, только пальцы сжимает в кулак, только сердце предательсаи сбивается с ровного ритма. Слабо они сейчас похожи на лучших друзей, скорее на кота с собакой, что вот-во вцепятся друг другу в глотку.
- Хорошо, Саймон, прости, я верю тебе, - примирительно отзывается, даже несколько зачарованро смотрит в чужие глаза - он никогда не видел его таким,- я верю что ты не замечаешь никаких побочных эффектов от таблеток. Но не верю в то, что их нет. Я вижу их, прости. Вернуть старые тебе - лучший способ проверить так это или нет. - Игорь тяжело вздыхает, неловко переминается с ноги на ногу, - поэтому просто пойдём ко мне, ок?

Игорю очень много всего хочется сейчас сказать.
"Типо"? Это значит что ты не считаешь меня другом и всё то - просто хуйня ради ...
Ты правда думаешь, что я на такое способен, что мог бы сделать хоть что-то, что заставило бы тебя корчиться от  боли тогда и даже ни раз.
Ты ...
Но Игорь прикусывает язык, пытается успокоиться, не срываться. Огонь огнём не тушат. Одну руку опускает в карман, нащупывает собственные таблетки, сжимает в пальцах и впервые жалеет о том, что принял их во время: насколько сильно тебя раздирают собственные эмоци, а, Саймон?
- Ты обещал, Аймо, - глухо замечает, ещё больше убеждаясь в том, что дело в них, - ты не можешь меня постоянно избегать, - Игорь не двигается, поджимает губы, вдруг рычит почти отчаянно, - блять, почему ты просто не можешь мне всего рассказать? Мы бы что-нибудь придумали. Вместе. Как всегда. - Почему-то становится остро обидно: он больше ему не доверяет? Таблетки произвели не тот эффект как хотелось? Или напротив - слишком тот? Случилось что-то, что он никак не может ему рассказать? Но что может случиться, что они не могли бы рассказать друг другу после столького, что у них было?

Игорь в очередной раз вздыхает, неспешно следует за ним, задумчиво разглядывая чужую спину, и сейчас на самом деле - чужую. Вроде вот он, его Лунд, всё такой же. Но чувство, что Саймон построил между ними огромную стену, ещё и большими красными буквами на ней написал: "не подходи ближе, Игги". Просто удавиться хочется, блять.
- Меньше всего, Саймон ты похож на человека, у которого всё в порядке, - терпеливо объясняет, невольно щурится, когда становится темно. Блять, Лунд, какого хрена? Ты ещё в берлогу заведи, - я ещё раз говорю: я - знаю тебя, а ещё, если ты не забыл - я эмпат, я чувствую когда что-то не так. А ты упорно твердишь, что всё отлично. Это задевает, знаешь  ли, - нервно дёрнул плечом, ерошит собственные волосы, шумно выдыхая.

Линдберг тяжело вздыхает, понимая, что этот разговор ни к чему не приведёт, доказывать ему что-то - бесполезно, да и у Игоря совершенно, кажется, не осталось на это сил. В конце-концов - какой вообще в этом смысл? Никакого. Нет в этом смысла, вот уж правда кот с собакой. Один мяу, другой упорно гав и никак не могут договориться.
- Ладно, похуй на это, - отмахивается, опираясь спиной о стеллаж с книгами, бездумно смотрит на друга. Хорошо, Лунд, хорошо. Я не буду больше доставать тебя и злить, как скажешь, но.
- Я поменяю состав, - смотрит уже внимательно, говорит спокойно, даже - отстранёно, - не буду возвращать старые, раз они не помогают, но поменяю этот. К чёрту эти разборки: кто прав, а кто виноват. Но я не могу пропускать то, что замечаю. Я должен быть уверен. - Игорь говорит ровным голосом, но в руке, что в кармане, вертит баночку с таблетками. Пора бы принимать - не хочет. Не будет. Не сейчас. - Ты можешь меня загрызть как псину, Саймон, но я не прощу себе, если с тобой что-то случиться. А что-то - происходит. И я готов молиться всем Богам, чтобы дело и правда было в чём-то другом, да хоть в ебучей зиме, но - не таблетках.

Глупо. Как же всё это было глупо и неправильно. После того разговора надолго остался осадок и ладно бы только он — как будто что-то надломилось. Игорь в сердцах звал его идиотом, балбесом, но украдкой думал: может всё же не нужно было так? Может зря он на него так наехал? Но не мог просто взять и забрать свои слова назад, не мог просто сказать: хей, чувак, прости, я погорячился — был не прав. Мальчишка, гордый, уверенный в своей правоте. Он ведь правда видел, что что-то было не так! И в голову даже раз забрела мысль проследить за ним, сходить к нему домой, узнать — всё ли в порядке там? Или может охотников снова видел? Или? Но, конечно, Игорь ничего такого не стал делать, в конце-концов, не совсем же он идиот, да и ... нечестно это. Совершенно нечестно. Он просто не мог так поступить со своим другом. И не мог отпустить это, забыть. Или может просто чувствовал себя виноватым, понимая, что без его чудо-таблеток не было бы этого всего. Но была бы бесконечная головная боль и всё прилагающееся. Безнадёга какая-то.
И Игорь всю собственную комнату разгромил, разбил кулак о стену (кажется вывихнул кисть), раздражённо пнул из одного угла в другой свой рюкзак, а после просто съехал по стенке. Ну и что ему теперь делать? Хорошо кричать о том, что он сделает новый рецепт, но уже прошла две недели, а никаких светлых идей в голову не пришло. И Линдберг сильно сомневался, что придёт вообще: он _знал_ что последний его рецепт самый безопасный. По крайней мере сейчас он на большее не был способен. А сколько времени уйдёт на то, чтобы наконец стал? Чтобы он мог создать что-то, что на самом деле бы помогало и не калечило бы ещё был? Слишком много. Не было, не было этого ёбанного времени! По крайней мере, Игорь был уверен, что это так. И когда он видит эти грёбанные таблетки, то делает единственное, что кажется ему сейчас хоть сколько полезным — подползает к ним, разрывает пакетик: часть таблеток скатывается на пол, под кровать, Игорь глухо матерится. Может Лунд прав, может всё в порядке? И у Игоря просто какой-нибудь переходный возраст, и он всё себе придумал. В конце-концов, почему он никогда не пробует сам то, что делает?

Игорь ловит Саймона после последнего уроко, цепляется пальцами за чужую руку, пытаясь остановить и ничего сперва не говорит, словно вообще не знает как это.
— Ты. Не сказал. — Дышит тяжело, бежал, — почему ты, блять, мне ничего не сказал? — и во взгляде мелькает что-то беспомощное, отчаянное. Это что же он создал вообще? Что он как наркобарыга — втюхал херню какую-то своему другу. Своему лучшему, единственному другу. — Почему, Саймон? — и руку на чужой невольно сжимает сильнее. Ну что ему теперь делать? Они ведь _помогают_. Во всех, блять, смыслах.